Батый - Страница 88

– Эти домики называются "мыльни", — объяснял толмач. — Там люди бьют себя березовыми вениками, моются горячей водой и квасом, затем окунаются в проруби на реке. Это очень полезно. Оттого урусуты такие сильные.

Бату-хан важно заметил:

– Кто смывает с себя грязь, тот смывает свое счастье. Не потому ли монголы счастливы в боях, что никогда не обливаются водой и не моются.

Бату-хана заинтересовали большие лодки, перевернутые кверху днищами и лежавшие рядом на берегу. Другие барки застыли во льду. Около них ходили люди, дымились костры.

– Здесь живут купцы и их слуги, — сказал толмач. — На этих лодках купцы ездят отсюда в Булгар и к латынянам через Смоленск. Купцы эти из-за ранних морозов застряли в Мушкафе.

– Я хочу видеть иноземных купцов. Я буду с ними говорить! — сказал Бату-хан. — Их не надо резать, а поймать и привести ко мне.

Бату-хан на вороном коне остановился около высокой вековой сосны. Невдалеке в снегу зарылась крохотная, осевшая набок избенка. В ней, несомненно, были люди: через волоковое оконце над дверью выходил дымок. Два нукера стали трясти грубо сколоченную дверцу. В избушке послышался кашель и сердитый окрик:

– Чего надо? Леший тебя задери? Не ломай избу-то! Опрокинется.

Монголы продолжали дергать дверь.

– Да постойте, окаянные! Сейчас заверну подвертки. Дайте обуться.

Маленькая дверца открылась. Согнувшись, вылез тощий человек в сером армяке. Его сморщенное лицо обросло белыми волосами, торчавшими в стороны, как перья. Красные глаза слезились. Подняв ладонь к седым бровям, он всматривался в обеспокоивших его нукеров. Они подхватили его под локти и притащили к Бату-хану. Старик был длинный и высохший. Жизнь в низкой избушке приучила ходить согнувшись, и он напоминал колодезного журавля, который то наклоняется, то выпрямляется.

– Ты кто такой? — спросил Бату-хан.

– А здешний могильщик.

– Как тебя звать?

– Неупокоем звать, а по-хрестьянскому — Никитой, про него же сказано, что "его беси не приемлют".

– Что такое?

– Что!? Да святой Никита — мой покровитель, а его беси боятся и от него бегают.

– Такой человек мне нужен! — сказал Бату-хан.

– Какой с меня ляд! Стар я да болен.

– Что ж ты тут делаешь?

– Грехи замаливаю и, если кто попросит, так от того я бесей отгоняю.

– Какие такие "беси"?

– Такие смрадные поскудники, со рогами, со хвостами, иногда человеческий лик имеют. А коли человеку нагадят, — так радуются.

– Я их знаю! — сказал Бату-хан. — У нас они называются красные мангусы. И у нас они на людей похожи, и мне делают много зла. Ты полезный человек. Проси у меня, что ты хочешь.

– Не знаю, как и величать тебя, — позволь мне с моей клячонкой ездить вокруг Москвы по красным селам и хоронить покойников. А кто брошен, без сродственников, — тому несчастному глаза закрыть. Ты уж дай мне какую-нибудь грамотку, чтобы твои стервецы меня не изрубили.

Бату-хан кивнул головой:

– Юртджи, надень ему на шею деревянную пайцзу. Она спасет его от нашего меча.

Помолчав, Бату-хан обратился опять к могильщику Неупокою:

– А можешь ли ты отгонять болезнь?

– Могу, великий хан мунгальский. Заговоры такие бывают и настойки, травы сушеные, — отгоняют и болезни и кручину. Как рукой сымают...

Но Бату-хан уже не слушал Неупокоя.

Вдали, позади городка Мушкафа, к небу поднялся густой черный дым. Загорелись сразу три села. В клубах дыма вспыхивали дрожащие красные языки огня. Старые дома горели сухим высоким пламенем, выбрасывая пылающие головни. Головни падали на соседние дома, и пожар разгорался сильнее. На реке и в городке забегали люди. Водовоз, бросив черпак и нахлестывая коня, помчался к городским воротам. Бабы, схватив порты, врассыпную побежали в разные стороны.

– Шейбани!.. Хан Шейбани пришел! — заговорили монголы. — Шейбани набросился на Мушкаф с другой стороны, раньше нас!

Подъехал Субудай-багатур и прищуренным глазом всматривался в горевшую сторону.

– Откуда свалился Шейбани? — спросил Бату-хан.

– Шейбани-хан поджигает город, — говорил Субудай. — Он примчался по льду через реки Жиздру и Угру, торопясь обойти нас. Он не дает жителям скрыться в лесах. Прикажи окружить город с этой стороны и вылавливать купцов и ремесленников. Скоро молодой князь Ульдемир придет к тебе с поклоном и мольбой.

– Я останусь здесь на горе, — сказал Бату-хан, сходя с коня. — Пусть мне ставят юрту.

Субудай-багатур возразил:

– Невдалеке отсюда, в лощине, где нет ветра, стоит селение. Там ты, джихангир, можешь выбрать себе теплый чистый дом.

– Не хочу. Мы с тобой привыкли спать у костра.

– Верно, — сказал Субудай. — Но для чего в этот сердитый мороз коптеть в дыму? Мушкаф голыми руками не взять. Там сидит хитрый старый воевода. С ним придется повозиться немало дней.

– Пусть, но Мушкаф будет мой!

Бату-хан и его брат Шейбани-хан осаждали Москву пять дней. Жители укрылись за прочными бревенчатыми стенами и отчаянно бились, сбрасывая татар, влезавших по приставным лестницам. Воевода Филипп Нянька и князь Владимир руководили защитой, сменяли усталых бойцов и посылали помощь на особенно опасные места.

На пятый день прибыли метательные машины. В город полетели длинные стрелы с пылающей паклей, намоченной горючей жидкостью. Деревянные дома загорались сразу в нескольких местах. Жители уже не поспевали их тушить.

На берегу между двумя дымящими кострами, на ковре, переброшенном через упавший ствол сосны, сидел Бату-хан. Рядом — Субудай-багатур. Они равнодушно смотрели на горящий город. Что для них пылающий Мушкаф?! — одним городом больше или меньше, не все ли равно? Много лет они разоряли Китай, Хорезм и другие страны, сжигая и громя города...