Батый - Страница 77

К оглавлению

Ханы, сидевшие около Бату-хана, поддакнули и сказали обычное пожелание:

– Да не будет у нас недостатка в кровавой войне и в пирах, залитых жиром и маслом!

Бату-хан забеспокоился:

– Я приказал привести моего учителя, мирзу Хаджи Рахима.

– Он здесь, около твоего шатра. Он охраняет иноземных мусульман.

– Это не его дело. Я звал его, — он должен быть здесь.

– Ослепительный! Он сам не идет.

Бату-хан встал и быстро вышел из церкви. Около паперти, прижавшись друг к другу, сидела группа людей в больших белых тюрбанах и цветных ватных халатах, отороченных мехом. Одни причитали, другие твердили молитвы. Около них стоял Хаджи Рахим с поднятой рукой, в которой при ярком лунном свете блестела золотая пайцза.

Группа монгольских воинов стояла в нескольких шагах, подняв над головой мечи. При каждом их движении мусульмане принимались кричать, а Хаджи Рахим поднимал выше золотую пластинку.

Бату-хан сказал несколько слов стоявшему рядом толмачу. Сторожившие монголы отшатнулись. Они пытались убежать, но из темноты выступили "непобедимые" с обнаженными мечами и остановили их.

Толмач обратился к монголам:

– Пожравшие своего отца, желтые дураки! Бродячие глупые собаки! Зачем вы здесь, около порога джихангира? Пожалейте свою красную жизнь толщиной в нитку!

Монголы загалдели, перебивая друг друга:

– Мы поймали добычу, она наша... Ее у нас отнимают. Это торгаши... Мы их зарубим, возьмем их золото и серебро. Они были вместе с урусутами! А этот мусульманский колдун с длинной бородой поднял над ними золотую пайцзу Священного Воителя. Пока он держит пайцзу, мы их не тронем. Когда он опустит руку, мы заколем торгашей и разделим добычу...

Бату-хан топнул ногой:

– Сейчас вы услышите мое решение. А вы, мусульмане, отвечайте! Где ваша родина? Как ваши имена? К кому у вас нужда? Говорите скорее!

Купцы, стоявшие на коленях, склонились до земли. Один, благообразного вида, с длинной черной бородой, выпрямился и сказал:

– Мы люди разных стран, но мы одной веры — сыны Мухаммеда. Мы — купцы, приехали торговать в твоем войске. Наше золото и серебро послужит для общей пользы: мы скупаем у воинов продаваемые ими вещи и сами продаем сушеный виноград, фисташки, имбирь, вино, хлеб и все, что нужно для твоих великолепных храбрецов.

Бату-хан указал на Хаджи Рахима:

– Вы знали раньше этого человека?

– Нет, мы его увидели впервые в тот миг, когда он поднял над нами золотую пластинку.

– Вы обещали ему награду?

– Мы обещали и снова обещаем награду за наше спасение. Но он сказал, что дервиши и имущества не имеют и золото презирают.

Хаджи Рахим прервал:

– Да, презирают золото, кроме золотой пластинки с твоим именем.

Бату-хан заговорил горячо и резко:

– Слушайте вы, купцы! Бату-хан проходит по разным странам и покоряет народы. Кто мне не покоряется, тот увидит смерть. Кто вносит беспорядок, как вы, — указал он на монголов, — тому мои "непобедимые" ломают спину...

Монголы упали в снег и завопили:

– Прости нас, великий джихангир!

– Вы, купцы, пойдите к Субудай-багатуру. Он проверит, кто из вас действительно купец. Каждый купец получит пайцзу и будет ездить с моим войском и свободно торговать. Кто же окажется лгуном, тому разобьют затылок и бросят собакам. А вы, шатуны, бродяги, отошедшие от своего отряда, вы из какого тумена?

– Из тумена сына великого кагана Гуюк-хана.

– Я так и знал. Вы не цените того, что находитесь в войсках будущего кагана, и позорите имя Гуюк-хана. Субудай-багатур, проверь, из каких отрядов эти шатуны, отрежь каждому правое ухо и с охраной отошли их обратно в лагерь Гуюк-хана.

Монголы снова подняли вопли, прося милости. Бату-хан, не обращая на них более внимания, взял за рукав Хаджи Рахима и повел его за собой.

В церкви, у широко раскрытых царских врат, были разостланы ковры и шубы. На них, поджав ноги, сидел Бату-хан. Он рассеянно кивал головой, слушая, что рассказывал сидящий рядом Хаджи Рахим. Дервиш был в русском нагольном полушубке и меховых сапогах — подарок Бату-хана.

Священник в рясе, придерживая рукой серебряный крест на груди, тихо ходил по церкви и, крестясь, прилеплял восковые свечи перед каждой иконой. Это он делал по приказу монгольского владыки, который ему заявил через толмача: "Я хочу выразить почтение каждому урусутскому богу. Я не хочу, чтобы какой-нибудь урусутский бог на меня сердился и мне вредил".

Священник косился на Бату-хана, который продолжал безмолвно сидеть. Хаджи Рахим ему говорил:

– Я снова умоляю тебя — отпусти меня. Я не хочу быть в этом море крови. Зачем ты истребляешь столько народов, которые хотят жить мирно и свободно?..

– Пусть охраняют мечом свою свободу! Монголы сильнее всех. Вся вселенная должна покориться потомкам моего деда — Священного Воителя.

– Зачем я тебе? Отпусти меня.

– Нет, ты будешь следовать за мной. Я слышу кругом одну лесть. Правду говорят мне только Субудай-багатур, Юлдуз-Хатун и ты... Мое желание — иметь всегда человека, который говорит правду. Конечно, ты должен говорить правду, только когда мы вдвоем. Если ты начнешь меня осуждать при других, я прикажу переломить также и тебе хребет, чтобы другие меня боялись...

– Кто говорит правду, умирает не от своей болезни.

Бату-хан повернулся к священнику, проходившему мягкими шагами по церкви:

– Почему хорошо пахнет?

– Я кадил перед священными иконами.

– Что такое "кадил"? Покажи.

Священник подсыпал на угли кадила ладана и начал кадить перед иконой. Бату-хан засопел:

– Дзе-дзе! Это хорошо! Махай на меня!