Батый - Страница 122

122

12. БУРЯ БУШУЕТ НАД СИТЬЮ

Торопка, приехав в лагерь гонцом из Владимира, встретил здесь земляков. Они рассказали, что отец его, Савелий Дикорос, был в боевом стане и уехал накануне с обозом за мукой, зерном и сеном. Остаться в лагере Торопке не пришлось. Князь Василько Ростовский поручил ему отправиться в сторожевой дозор, на перекресток дороги, ведущей от Сити к городу Мышкину.

– Твой конь — что ветер легкий, — сказал князь Василько. — Если покажется татарский разъезд, скачи сюда, чтобы мы вовремя ополчились.

В лощине под высоким яром, среди наваленного грудами хвороста, тихо потрескивал небольшой костер.

– Время-то какое! Татары всюду так и шныряют, вынюхивают. Увидят в лесу огонь — разом налетят... Не успеешь и молитву прочесть, как без головы останешься!

Потому сторожа огородились хворостом и лесинами, чтобы ночью татары не приметили огня.

За яром стеной наступал густой вековой бор. Он тянулся далеко на север, как говорили охотники, до самого Студеного моря . Сквозь этот бор можно ходить только звериными тропами, зная приметы и заговоры. Эти тропы веками прокладывало зверье и лесные чудища, лешие и кикиморы. Если ступить вправо или влево от тропы, там столько бурелому и такой сырой мох, что сразу провалишься по плечи...

У костра лежали четыре молодца, из тех, кому ни дождь, ни снег, ни буря-завируха, ни ведьмино заклятье — все нипочем! Завернутые в овчины и звериные шкуры, они подложили под себя еловые ветки, из ветвей же сделали косой навес и беспечно слушали песни зимней вьюги. Они жарили на углях тонкие ломти конины. На сучьях рядом была растянута рыжая шкура коня, которого ратники поторопились прирезать на обед, пока он сам с голодухи не протянул ноги. Рядом с ними лежал Торопка, а возле него калачом свернулся верный Пегаш.

Все четверо дозорных — молодцы-удальцы, узорочье рязанское — ускользнули из-под Рязани от татарских арканов и стали сами своей четверкой воевать "вольными охотниками" в лесах, вылавливая отставших татар. Услыхав, что князь Георгий Всеволодович собирает где-то на верхней Волге войско, они прибежали к нему на охотницких лыжах. По его приказу они были поставлены сторожевыми дозорными на этом яру, на глухой дороге.

Князь дал им доброго коня, чтобы, в случае тревоги, быстро сообщить в лагерь. Князь не выделил для коня корма, добывайте себе сами запас, как знаете! А кругом ни стога, ни болотных камышей! Поэтому сторожа решили положиться на свои верные ноги и легкие, прочные лыжи, а коня съели.

Дозорные коротали время, рассказывая о подвигах богатырей, о чудесах муриев и колдунов. В этот дозор попал Торопка. Он слушал рассказы и косился на рыжую шкуру коня, боясь, как бы и его гнедой не испытал такую же участь.

– Как-то, — рассказывал один, — идут по лесу мужики и видят, плетется маленький горбатый старичок и тащит вязанку дров в десять раз его больше. "Зачем, стар-человек, в лесу дрова тащишь? Дров-то кругом сколько хочешь!" "Знать, так нужно, я родную землю спасаю. Я на татар с поленьями воевать иду". "Как же ты, чудной, воевать поленьями будешь?" И вдруг в этот миг налетели татары. Тут горбатый старичок рассердился, сбросил вязанку на землю и стал дровами кидать в татар. Бросит полено — воин встает, бросит другое — войско наступает. В трубы играют, в барабаны бьют, мечами машут. Набросились молодцы на татар и всех, как косой, скосили... Верные люди говорили: этот горбатый старичок уже пришел на Сить воевать с татарами.

– А еще пришел сюда мужик, — рассказывал другой дозорный. — Борода у него длинная, а усы, как у сома, он их за уши закручивает. Так он хвалился, что может бурю, и дождь, и ведро, и ростепель заговорами призывать. Ему все мурии, и белые и черные, послушны. "Призову, — говорит, — муриев, они татар заморозят, снегом засыплют, тут им и смерть придет. Русских же людей, хрестьянских, мурии не тронут, потому заклятие подходящее знаю". А звать этого ведуна — Барыба...

Оставаться в дозоре Торопке не пришлось. Через просеку, что вела к реке Сити, увидел он вдали черный дым.

– Да ведь это Боженки горят! — всполошились мужики. — Не привалила ли татарва?..

Один ратник остался в дозоре, остальные поспешили к боевому стану.

13. СТРАШНАЯ ВЕСТЬ

В избе попа Вахрамея, склонившись над старым, потемневшим дубовым столом, опустив голову на ладони, сидел князь Георгий. Он вцепился пальцами в полуседые вьющиеся волосы и глухо стонал. Перед ним лежал пожелтевший лоскуток бумаги, вырванный в спешке из священной книги. Князь в который уже раз перечитывал неровные строки, написанные большими буквами знакомым почерком княгини Агафьи:

"Сокол ты мой ясный, княже Георгий! Куда улетел ты от своей лапушки-лебедушки! Злые татаровья в огромном множестве обложили город со всех сторон. Смерть грозит и мне, и нашим детям, и всему люду. Одна надежда, что ты прилетишь и всех врагов раскидаешь... Молюсь Спасу пречистому, чтобы дал он мне радость еще раз увидеть твои милые очи! А как богу будет угодно, так и сбудется. Приезжай..."

Поп Вахрамей, прижимая к груди древний медный крест, старался утешить и ободрить князя. Тот его не слушал, вспоминая последний миг прощания на крыльце, бледные, дрожащие губы, быстро катившиеся по щекам слезы и полные, горячие руки, обнимавшие его...

Послышались крики:

– Где князь? Скорей подымайте его!..

Князь Георгий очнулся, прислушался.

– Скажите князю, — татары валом валят!..

Князь вскочил, опрокинув скамью; бросился из избы, оставив дверь открытой. Клубы холодного тумана ворвались в жарко натопленную горницу. Поп Вахрамей дрожащими руками натянул просторную шубу, туго подпоясался валявшейся веревкой для дров, взял в руки медный крест и сказал жене, растерянно стоявшей с поднятыми в ужасе руками:

122